Дачи и дачники. Часть 1
Дачный сезон уже начался, многие подготовили свою дачу к новому сезону, посадили цветы, рассаду огурцов, помидоров, посеяли укроп и пертушку. Наступает время теплых летних дней, купания в реке, а осенью долгожданного сбора урожая. Когда появилось слово «дача» и что теперь оно означает, напоминает нам краевед из г. Пушкино Игорь Борисович Прокуронов.
Несколько слов вообще о дачах, или «дачный век» Подмосковья
Что такое «дача»?
Употребляя это понятное нам слово, непереводимое на иностранные языки, мы даже не задумываемся о его истоках, настолько оно «нашенское», родное, обозначающее неотъемлемую часть русского жизненного уклада.
А «дача» — от дать, давать, дарить.
Встарь это слово употреблялось в значении — дар, подарок, пожалование; имелся в виду земельный, либо лесной надел, полученный от казны-государя. Со временем «дача» уже начинает обозначать небольшую усадьбу, имение, загородный дом, расположенный в пригороде…
Считается, что первые дачи появились в России при Петре I: дабы чиновники-придворные не разъезжались на лето по своим дальним вотчинам и всегда оставались «под рукой», царь порешил дать им землю поблизости от Петербурга. Те получили участки по дороге в Петергоф, а царь, едучи в загородный дворец, мог наблюдать, как его подданные отдыхают «по-вропейски» на близких дачах, не отлучаясь надолго от службы. Впрочем, некоторые знатоки отсчитывают появление дач с 1821 г., когда император Николай I подарил своей супруге Александре Федоровне угодья в районе того же Петергофа, «собственную Ее Величества дачу Александрия».
А первый императорский указ, в котором употребляется слово «дача», был подписан в ноябре 1844 г. Он назывался «О раздаче в г. Кронштадте загородной земли под постройку домиков, или дач, и разведение садов» и предписывал выделение угодий предпочтительно лицам военного звания, обязанным по роду службы постоянно проживать в Кронштадте. Оговаривалось, где и как строить, как оформлять строения и как входить во владение. Прямо указывалось: «Каждый получающий участок земли под дачу, обязывается дать… подписку в том, что отведённую ему землю обязывается немедленно оградить форменным палисадом и не далее, как в течении трех лет со дня подписки, устроить на отводимой земле дачу, т. е. возвести по утверждённому фасаду, на наружной стороне, по дороге, строение и, сверх того, непременно приступить к разведению сада. Если получивший на сём основании участок земли впоследствии от владения оным откажется, или не исполнит условий подписки, то участок его отдаётся другому лицу, установленным в сём указе порядком. При отводе каждого участка Комитет выдаёт владельцу сначала свидетельство только на временное владение участком. Право же на вечное и потомственное владение выдаётся не прежде, как тогда, когда и строения дачи, и сад будут окончательно, согласно условиям и фасаду, устроены».
Наконец, в июле 1847 г. вышло высочайше утвержденное «мнение» Государственного совета «О раздаче в окрестностях столиц пустующих земель под устройство дач на сроки до тридцати лет». Наверное, с этого времени и появились «настоящие» питерские и московские дачники. (По дате обнародования этого документа, время от времени появляется мнение обозначить 19 июля как «День дачника»)…
Правда, еще в 1803 г. Н. М. Карамзин подмечал, что уже тогда «…Москва совершенно пустеет летом; …всякий дворянин, насытившись в зиму городскими удовольствиями, при начале весны спешит в село, слышать первый голос жаворонка или соловья! А кто должен остаться в Москве, тот желает, по крайней мере, переселиться за город; число сельских домиков в окрестностях ее год от году умножается; их занимают не только дворяне, но и купцы. Мне случилось в одной подмосковной деревне видеть крестьянский сарай, обращенный в комнату с диванами: тут в хорошее время года живет довольно богатый купец с своим семейством».
Однако бытовало мнение, что слово «дача», в значении летнего загородного жилища, — «есть, можно сказать, почти исключительный термин Петербурга», и Москва усвоила его от северной столицы. Обитатели северной столицы полагали, что в «Москве несравненно менее живут на дачах, нежели в Петербурге»; а из-за множества садов и бульваров, «освежающих воздух благоуханием и доставляющих тень и прохладу жителям», — дачная жизнь в Первопрестольной «не укореняется, не превращается в необходимость для каждого»…
Но во времена Карамзина слова «дача» и «дачник» еще не употреблялись в том смысле, какой они получили позже: наименование «дача», место летнего загородного отдыха, получило распространение только в конце 1820-хгг. Но тогда это все-таки было новинкой: «До французов (1812 г. — И.П.) иметь дачу казалось недосягаемым блаженством богатства, и того почли бы беспутным мотом, кто вздумал бы завести себе дачу; полагали, что только Шереметевы, Голицыны и подобные им бояре могут иметь загородные дома. Теперь, напротив, учители, чиновники, небогатые купцы — все имеют дачи или нанимают их на лето. Богачи помещаются наряду с ними: не у многих есть свои богатые дачи, да и то большей частью приобретенные случайно; живут все очень скромно, по крайней мере, без всякой пышности и чванства. Этот новый, прекрасный и здоровый обычай наделил окрестности Москвы множеством прекрасных загородных домов и домиков, и из них-то образовались целые предместья… Кроме того, повсюду рассеяны дачи, и в летнее время многие семейства живут даже в крестьянских домах, по ближним деревням» (К. А. Полевой, «Москва в середине 1840-х годов»).
Но, если поначалу дача была привилегией дворянства и высших государственных чинов, то уже во второй половине XIX в. дома для летнего времяпрепровождения строят купцы и промышленники, разночинная интеллигенция, чиновничество. Была еще и другая причина зарождения и процветания дачных поселков, экономическая — снимать жилье в пригороде, хоть и на летние месяцы, стоило гораздо дешевле, чем жить в столичной квартире.
Постепенно летний «исход» стал важной составляющей городской культуры, а проведение лета на даче — существенным атрибутом жизни всякого обеспеченного горожанина. Вот что, к примеру, писала в 1830-х гг. одна из жительниц северной столицы своей подруге в провинцию: «Петербургский обычай повелевает каждому порядочному семейству переезжать на дачу. От знатного барина и богатого купца до мелкого чиновника и конторщика, каждый выезжает на дачу с половины мая. Папа прочел нам длинную мораль насчет этой роскоши, обязывающей почти каждого жителя столицы иметь два собственных дома или две квартиры, и кончил тем, что нанял дачу на Аптекарском острову — очень порядочный домик с садом, т. е.с несколькими десятками березовых, рябиновых и липовых дерев и местечком для цветов. Здешние загородные домики, или дачи, отдаются внаем без мебелей, и так нам надлежало перевозить нашу мебель из города, и это чрезвычайно разгневало папа, потому что несколько лучших мебелей повреждено и два зеркала разбито при перегрузке с телег на барки. Наконец надлежало призывать обойщика для уборки окон, приделания маркиза и холстяного навеса над крыльцом для защиты от солнца; надлежало накупить множество цветов для украшения крыльца, балкона и лестницы, также починить кое-что в доме, в кухне, и таким образом дача пришлась нам почти во столько же, как городская квартира. Но зато как весело жить на даче!»…
А первые московские дачи были исключительно «наемными» и располагались практически в черте города, на берегах Москвы-реки и Яузы, или в ближних пригородах, не далее десяти верст от столицы. С постройкой железных дорог «поселки для отдыха» стали строить уже подальше; немало их появилось по нашей, Северной (Ярославской) дороге — это Сокольники, Лосиноостровская, Джамгаровка, Перловка, Тайнинка, Тарасовка, Клязьма, Мамонтовка и, конечно же, Пушкино. И к концу XIX в. в ближнем Подмосковье было уже около 6000 дач, расположенных более чем в полутора сотнях поселков. На летнее время из города туда переселялись тысячи и тысячи человек — почти четверть московского торгового и служивого люда; московские богачи приезжали в роскошных экипажах, чтобы попить чаю у самовара на просторной открытой террасе и полюбезничать с дамами…
По свидетельству современника, в те времена хозяин семейства с утра обычно отправлялся на работу (службу) в Москву и приезжал лишь к вечеру. Поскольку наиболее удобным транспортным сообщением со столицей была железная дорога, основная часть дачных поселков, естественно, располагалась вблизи железнодорожных станций. В каждом уважающем себя загородном поселке устраивалась платформа, где останавливались специальные «дачные» поезда. Но еще долго самой удобной, хотя и сравнительно дорогой, считалась поездка за город на извозчике, назначавшим цену от одного до двух рублей за час. Более дешевым средством передвижения были тогдашние «маршрутки» — конные «линейки», экипажи, рассчитанные на 8–10 человек, и отправляющиеся по мере накопления пассажиров от центральных площадей Москвы. Подобные «кареты» пользовались успехом и за городом, для проезда к даче от железнодорожной станции. В любом случае поездка от вокзала редко занимала более часа…
…Изначально дачные местности возникали как по старым селам и деревням, где обычно снимали уже готовое жилье, так и «на ровном месте», где обустраивались загородные поселки «для приятного времяпровождения» среди леса, близ рек. Иногда земли под дачи продавались бывшими владельцами-помещиками, и чем ближе к железной дороге и водоёму располагались угодья, тем дороже они стоили. Новые землевладельцы, выступая собственниками не только участков, но и домов, построенных на них, порой сдавали дачи только на одно лето, каждый год меняя хозяев. Средняя цена дачи была вполне по карману преуспевающим врачам, юристам, инженерам, которые и становились главными арендаторами дач.
Сдача дач внаем приносила большие прибыли. Помните купца Лопахина из чеховского «Вишневого сада»? «Ваше имение, — говорит он Раневской, — находится только в двадцати верстах от города, возле прошла железная дорога, и если вишневый сад и землю по реке разбить на дачные участки и отдавать потом в аренду под дачи, то вы будете иметь самое малое двадцать пять тысяч в год дохода… Вы будете брать с дачников самое малое по двадцать пять рублей в год за десятину, и если теперь же объявите, то, ручаюсь чем угодно, у вас до осени не останется ни одного свободного клочка, все разберут…».
Застройка в загородных поселках поначалу велась несколько хаотично, без каких-либо ограничений: «дачи разбрасывались по местности в беспорядке, то шли сплошной массой, то отделялись полянами и рощами; между ними образовывались проезды и проходы, то широкие, то узкие. Таковы Перловка, Тарасовка, Мамонтовка». Порой дачи располагались так близко друг к другу, что соседи могли запросто не только подолгу беседовать из окна в окно, но и передавать при помощи самодельных приспособлений стакан чаю, кусок пирога…
Но уже на рубеже XIX—XX вв. появились специальные «правила» застройки дачных посёлков: дабы местность не утрачивала своего «лесного» вида, запрещалась вырубка деревьев; также нельзя было застраивать более трети территории дачного участка и устраивать глухие заборы. «Вошла в моду» разбивка земельных участков на одинаковые прямоугольные кварталы, разделенные между собой узкими проходами и невысокими дощатыми заборчиками-балясниками. А в 1885 г. Московское губернское земство издало «Правила о производстве построек в поселках, представляющих совокупность построек и не составляющих городских или крестьянских поселений»: для удобства проезда и пожарной безопасности дачные территории предварительно разбивались на кварталы с дорогами шириной в 10 саженей (немногим более 20 м); на участке в 360 кв. саженей (чуть больше 15 соток) запрещалось возводить более одной постройки, которая в свою очередь не могла находиться ближе двух саженей от задней, и четырех — от левой границы участка. Через десять лет, исходя из «минимальных требований», в дачных местностях решили установить постоянную ширину улиц и переулков, — чтобы «дать возможность пешеходу пройти, не утопая по колена в грязи, а проезжему проехать, не рискуя жизнью… А то часто бывает, что показанная на плане улица на самом деле представляет трясину. Положительно необходимо требовать от владельцев земли, чтобы проезды по местности, разбитой под застройку, были приведены в должное состояние. До исполнения этого требования нельзя выдавать разрешения на постройку». Было принято решение, что улицы должны быть в состоянии удобном для проезда — не уже трех саженей (порядка 6 м), а пешеходные дорожки — не уже двух аршин (около 1,5 м). В начале ХХ в. при выдаче разрешений на строительство оговаривалось, чтобы при проектировании новых «линий» через каждые десять участков оставлялось пространство не менее 10 сажень — под улицы, и для устройства переулков — шириной 6 сажень; вдоль улиц и переулков должны были быть проложены пешеходные дорожки; содержание же и обустройство дорожек и проездов возлагалось на землевладельцев. Кроме того, с 1910 г. для получения разрешения на возведение дачи требовалось заключение земского санитарного врача «о состоянии местности»; на него же возлагалась обязанность рассмотрения и утверждения планов строительных участков.
Уже почти с самого начала большое внимание уделялось благоустройству дачных местностей. Создавались парки «для гулянья» (из рассказа И. Бунина «На даче»: На обширной поляне парка стояли одни темнозеленые, широковетвистые дубы. Тут обыкновенно собирались дачники… Подходили дамы и барышни с работой и книгами, няньки и важные кормилицы в сарафанах и кокошниках. Изредка, но все-таки без надобности щелкая, прокатывались велосипедисты в своих детских костюмах»); велось строительство учебных и медицинских заведений, общественных зданий, возводившихся на средства и по заказу местных дачевладельцев.
Как выглядели первые подмосковные дачи
…Уловив новые веяния, подмосковные крестьяне начали споро приспосабливать свои избы под дачи для горожан средней руки. Современник живописал: «И вот в окрестностях Москвы всякая избенка, деревенская светлица, клетушка — все это оклеивается зелененькими шпалерцами, а иногда и просто газетной бумагой, которая к концу лета обыкновенно выучивается дачниками наизусть; перед оконцами втыкаются в землю две-три тощие березки, и дача с удобствами готова»… Тогда, «чтобы превратить в дачи свои старые избы, мужики ударились в городьбы. Они надстраивали вторые этажи, выводили на них балкончики, пристраивали наружные лестницы, не жалели коньков и петушков. Но главную заботу составляли террасы. Мужики так привыкли слышать от „господ“ вопрос: „А терраса есть?“, — что со свойственною русскому человеку практичностью немедленно начали возводить террасы, где ни попало. Балкончик на два человека, во втором этаже, поддерживаемый двумя планками, прибитыми к стене, выдавался за „форменную террасу“. Пол на этой террасе скрипел немилосердно, сквозь щели между его досками проваливались ножки стульев, а дачу все-таки нанимали… Горожане вырывались из Москвы на открытый воздух, гуляли выше меры, набрасывались на балы и плясали здесь до упада, без меры и были снисходительны к недостаткам своих „вигвамов“.
Понятно, что „удобств“ в деревенских „дачах“ тогда не было никаких.
Но все-таки там были две-три небольшие комнаты с дешевенькими обоями, плюс столовая, где, кроме завтрака-обеда-чая-ужина, еще и гостей принимали. Жилые покои-спальни обычно были об одно окошко, а вот просторная столовая, считавшаяся парадной залой, освещалась двумя-тремя окнами. Вечерами комнаты освещались свечами и керосиновыми лампами…
С возникновением подмосковных дачных поселков, массовое строительство вызвало к жизни и своеобразный „дачный“ архитектурный стиль и дачную архитектуру — самую невероятную и смелую смесь размеров и форм. Правда, многие дома строились по типовым проектам и были похожи, как близнецы: одноэтажные, в три, реже в пять окон, украшенные резными наличниками, кокошниками на окнах и со слуховым оконцем; про них часто говорили: „дача-игрушка“ (похожие домики иногда, но все реже и реже, еще можно встретить по подмосковным городам, деревням и поселкам).
Художник К. А. Коровин вспоминал: „Окрестности Москвы были прекрасны. Они постепенно обстраивались дачами, и эти деревянные дачи были летом поэтичны. <…> Там на приволье, в лесу близ речки, строили дачи. И какие дачи! Из сосны, с резьбой, финтифлюшками. Внутри дача разделялась на комнаты. Из зала через стеклянную дверь выходили на террасу; на террасе обедали, пили чай. Терраса спускалась в сад, полный сирени и жасмина. Эти дачи были как новые игрушки, выглядывающие из леса. В даче пахло сосной, из лесу и из сада неслись ароматы цветов и сена. Хорошо было жить на даче — как в раю».
На улицу смотрел изукрашенный резьбой фасад с балкончиками и крылечками, которые вели в парадные комнаты — гостиную или столовую. Порой на все четыре стороны выходили так обожаемые дачниками террасы с балконами наверху. Жилые помещения — спальня, детские, кабинет хозяина, комнаты хозяйки — располагались в задней части дома и обычно выходили в сад. Предусматривались и отдельные помещения для прислуги.
При постройке-покупке дорогих дач-особняков в них стали устраивать и „городские“ удобства: в особых чуланах и закутках, иногда не только на первом, но и на втором этажах — внутренние туалеты, которые иногда оборудовались сливом воды в выгребные ямы. Но это было большой редкостью. А, учитывая, что выгребные ямы, опорожнявшиеся раз в году, располагались „во дворе“, рядом с колодцами, можно представить себе качество используемой дачниками воды.
В соответствии с изменениями вкусов, на рубеже веков и в начале ХХ в. популярными были постройки в стиле модерн, позже появились подражания классицизму…
Внутренняя планировка старинных дач
Скромная, одноэтажная дача включала в себя, естественно, так „необходимую“ тогда террасу, из которой можно было войти в „общую“ комнату, залу или гостиную, к которой примыкала спальня, кухня и возможные „удобства“, включая так необходимый чулан (их могло быть несколько). В дачах побогаче можно было найти еще и кабинет и детскую комнату.
Когда дача строилась с размахом, скажем, в два этажа, то, кроме, естественно, террасы, первый этаж включал уже пару „зал“ („парадных“ комнат), несколько „персональных“ спален, отдельные комнаты для гувернантки (гувернера) и прислуги; кроме туалета, предусматривалась ванная. На втором этаже с балконом мог размещаться внушительный кабинет, гостевые комнаты, библиотека и проч.
Переезд на дачу
Летняя жизнь горожан начиналась с утомительного переезда из городской квартиры на дачу. Но прежде, чем перевезти все семейство, дом надлежало должным образом подготовить. И не только проветрить, обмести полы и потолки, вымыть окна и полы, но и обязательно протопить. В этом нехитром, казалось бы, занятии все же были свои, пусть маленькие, но — хитрости: так, в специальных пособиях предписывалось протапливать дачу после зимы, раскрыв все двери и окна…
И вот как описывал переезд на летние каникулы один из наших стародавних дачников, С. А. Попов (Записки о московской жизни / Суконщики Поповы… М., 2010).
…„Как и когда началась дачная жизнь под Москвой, точно я не знаю, но, конечно, около ста лет тому назад (записано в 1941 г. — И.П.). Об этом говорят воспоминания А. И. Герцена, Н. И. Панаева и др. <…> Под Москвой дачи были на разные цены, за дачи платили иногда большие деньги — до 3000 рублей (правда, эта цена была с полной меблировкой и посудой). <…> Сейчас нельзя себе представить, сколько хлопот было с переездом на дачу, и всего-то на какие-нибудь в лучшем случае 3 месяца. Во-первых, если дача была не меблированная, приходилось нанимать мебель. Ведь надо же было прилично обмеблировать летний свой дом: и столовую, и гостиную и, наконец, жилые комнаты; переезжало около 20 человек, то есть отец, мать, 8 человек детей, 2 гувернантки, гувернер и прислуги человек 8–10. Я говорю „нанимать мебель“; это так и было. Магазинов, которые отдавали напрокат мебель, было в Москве в то время много… Выбирали нужную мебель, оставляли, кроме арендной платы, еще залог (если вас не знали), и уже хозяин магазина доставлял вам мебель на дачу. <…> Кроме наемной мебели и наемного пианино, на дачу отправлялись возов 6–8. Сколько ящиков с посудой, бельем, одеждой, книгами, и даже бывал чуть не отдельный воз с игрушками и детскими велосипедами. Замыкал этот поезд обыкновенно отдельный воз… с гимнастикой, т. е.с четырьмя большими бревнами: одним для „гигантских шагов“ и двумя бревнами и одной перекладиной — для „гимнастики“ (т. е. трапеция, кольца, веревочная лестница, шашки на веревке и качели)“…
На дачу преуспевающие горожане выезжали весной, иногда к поздней Пасхе, и жили там всё лето. Отцы же семейств обычно ездили в город, на службу; появилось даже особое понятие „дачный муж“: „Жена и сын живут тут постоянно, а я приезжаю раза два в неделю, — говорит в „Лишних людях“ чеховский Павел Матвеевич Зайкин, член окружного суда. — Некогда каждый день ездить, да и дорого…“. И делился с соседом-дачником в рыжих панталонах: „Я, сударь, держусь того мнения, что дачную жизнь выдумали черти да женщины. Чертом в данном случае руководила злоба, а женщиной крайнее легкомыслие“…
Когда же на даче все устраивалось, внимание хозяев переносилось на окружение: приводили в порядок цветочные клумбы, перед террасой или балконом сажали вьющиеся растения (хмель, бобы, настурции и др.). „Передние“ клумбы, обложенные каменными плитками, битым кирпичом и огражденные гнутыми прутьями, украшались зеркальными шарами, ярко раскрашенными гипсовыми фигурами. Дорожки посыпали желтым и красным песком, или толченым кирпичом. Открытые террасы и балконы украшались полотняными портьерами. Если позволяла площадь, на даче оборудовали спортплощадку с кольцами, трапециями, местом для игры в городки, устанавливались „гигантские шаги“ и проч. Помимо скамеек в саду, их же ставили у калитки при входе с улицы. Порой скамейки были парными, на них дачный люд отдыхал и вел вечерние беседы с соседями. С наступлением сумерек, молодежь уходила гулять, а пожилые расходились по домам на ночной покой…
Распорядок дня на большинстве дач был примерно таким: подъем в 10.00–11.00; потом, в 11.00–12.00 — завтрак; полуденное время, с 12.00 до 15.00, отводилось на книги, прогулки, купание или гамак; с 15.00 до 16.00 — обед; после, до 19.00, следовал послеобеденный отдых; с 19.00 до 20.00 — ужин; вечером, с 20.00 до 23.00 „и далее“ — карты (вист), лото, бильярд, разговоры за самоваром (для пожилых), либо „сердечные излияния“ под луной (для молодёжи).
А вот зарисовка Л. Н. Толстого (рассказ „Ягоды“, 1905 г.).
„…Стояли жаркие, безветренные июньские дни. <…> Бабы таскают из леса мешки травы, девки и девочки вперегонку друг с другом ползают между кустов по срубленному лесу, собирают ягоды и носят продавать дачникам. <…> Дачники в разукрашенных, архитектурно вычурных домиках, лениво гуляют под зонтиками, в легких, чистых, дорогих одеждах по усыпанным песком дорожкам или сидят в тени дерев, беседок, у крашеных столиков и, томясь от жары, пьют чай или прохладительные напитки. У великолепной дачи Николая Семеныча, с башней, верандой, балкончиком, галереями — все свеженькое, новенькое, чистенькое — стоит ямская с бубенцами тройка в коляске, привезшая из города за пятнадцать [рублей] „взад-назад“, как говорит ямщик, петербургского барина. <…> Они пообедали в саду обедом из пяти кушаний, но от жару почти ничего не ели, так что труды сорокарублевого повара и его помощников, особенно усердно работавших для гостя, пропали почти даром. Покушали только ботвинью ледяную с свежей белорыбицей и разноцветное мороженое в красивой форме и разукрашенное разными сахарными волосами и бисквитами. <…> Обедали в семь часов. После обеда приятели сидели на веранде, прохлаждаясь холодным нарзаном с легким белым пивом, и беседовали. <…> Гость с Николаем Семенычем и доктором вышли на веранду. Лакей подал свечи с колпаками и еще нарзану, и начался около двенадцати часов уж настоящий, оживленный разговор о том, какие должны были быть приняты государственные меры в настоящее, важное для России время. Оба не переставая курили, разговаривая. Снаружи, за воротами дачи побрякивали бубенчиками ямщицкие лошади, стоявшие без корма, и то зевал, то храпел тоже без корма сидевший в коляске старик ямщик, двадцать лет живший у одного хозяина… Когда уж с разных дач стали перекликаться петухи, и особенно один громкий, тонкий в соседней даче, ямщик усомнился, не забыли ли его, сошел с коляски и вошел в дачу. Он видел, что его седок сидел и пил что-тои в промежутках громко говорил. Он забоялся и пошел отыскивать лакея. Лакей в ливрейном пиджачке сидя спал в передней. Ямщик разбудил его. Лакей, бывший дворовый, кормивший своей службой (служба была выгодная — пятнадцать рублей жалованья и от господ на чай в год рублей иногда до ста) свою большую семью — пять девок и два мальчика, вскочил и, оправившись и отряхнувшись, пошел к господам сказать, что ямщик беспокоится, просит отпустить. <…> Ольгушка с Грушкой между тем любовались на зеркальный шар, в котором виднелись какие-томаленькие дома, леса, сады. И этот шар, и многое другое было для них не удивительно, потому что они ожидали всего самого чудесного от таинственного и непонятного для них мира людей-господ“. (продолжение следует)
Игорь Прокуронов, краевед из г. Пушкино, кандидат географических наук