Студенческая практика в приграничном городе
Калининградка №52 (19104), четверг 21 мая 2020 года
20 мая исполнился 101 год со дня рождения Анатолия Петровича Абрамова – заместителя и соратника Главных конструкторов ОКБ-1/ЦКБЭМ/НПО «Энергия» С.П. Королёва, В.П. Мишина и В.П. Глушко по наземному оборудованию и экспериментальной отработке. Основателя и профессора кафедры МАИ по стартовым комплексам и испытаниям.
Во второй половине 80-х годов Анатолий Петрович подготовил воспоминания о своём детстве, о войне, о жизни, о работе, о Сергее Павловиче Королёве. Каждая памятная дата проходит всё с меньшим количеством участников великих событий. Время ещё раз подтвердило, как хрупка человеческая жизнь и как важно не потерять ни одной крупицы, ни одной детали воспоминаний об исторических событиях. Именно поэтому родными Анатолия Петровича принято решение подготовить к изданию книгу воспоминаний.
Сегодня в «Калининградке» впервые публикуется фрагмент из книги, которую написал Анатолий Петрович Абрамов.
…Наш полк размещался на окраине Белостока, в городке, где раньше располагалась польская войсковая часть – несколько каменных казарм, штаб и гаражи для техники. Выдали нам обмундирование, в котором мы выглядели не очень браво. Особенно «оскорбляло» наше студенческое достоинство то, что вместо сапог нам выдали грубые ботинки и обмотки, которые постоянно разматывались, а ноги казались тонкими палочками. Мы с большим нетерпением ожидали настоящей работы с танками и рьяно помогали экипажам подготавливать машины к предстоящим учебным стрельбам. С солдатами и офицерами установились прекрасные отношения, мы чувствовали себя полезными и всячески старались заслужить похвалу. В первый же воскресный день пошли осматривать город. Всё было непривычно – чужой язык, непонятные вывески, броские витрины, чистенькие каменные домики и мостовые, настороженные взгляды некоторых прохожих. Мы держались кучкой и чувствовали себя скованно. Зашли в кондитерскую, поели пирожные. Кто мог подумать, что через неделю разразится страшная война…
В субботу утром, 21 июня 1941 года, мы пешком отправились на танкодром, где занимались боевой учёбой наши танкисты. День был жаркий, пока дошли разомлели, устали, но, когда увидели новые танки, усталость как рукой сняло. Впервые я увидел тяжёлый танк КВ с большой башней, который поражал своими размерами, корабль, а не машина. К вечеру вернулись в часть и стали помогать чистить танки, доливать масло, пополнять боезапас. Когда все машины были полностью подготовлены, мы пошли на ужин, а затем в кино под открытым небом. За день мы намотались и, не дождавшись конца картины, пошли спать. До начала войны оставалось четыре часа!..
Проснулись от рёва самолётов и стрельбы. Повыскакивали из палаток и не можем понять, что происходит. Над нами низко проносятся самолёты и строчат из пулемётов. Рассмотреть опознавательные знаки невозможно – чуть светает. Высказывались разные предположения. Но когда мы услышали свист пуль, то поняли, что это серьёзно. Однако никто не допускал мысли, что это война, предполагали, что провокация. Побежали в штаб и узнали у дежурного, что весь полк уже достиг границы и ведёт тяжёлый бой. Война…
На нашу просьбу дать нам боевое задание командир ответил, что не имеет права, так как мы всего лишь прикомандированные студенты, без пяти минут инженеры, военному делу не обучены, поэтому поручает нам помочь эвакуировать из города семьи командиров. Мы тотчас же отправились по данным нам адресам. Город бурлил, везде оживлённые толпы что-то обсуждающих людей. Многие с детьми и чемоданами спешат на вокзал, некоторые из местных, не скрывая озлобления, грозили нам кулаками.
Мы помогли некоторым семьям собраться и доставили на вокзал, где шла погрузка в вагоны. Дело было хорошо организовано, никакой паники. Вскоре, после официальной информации о начале войны, нам приказали следовать на вокзал и покинуть город. Взяв свои чемоданы, мы втиснулись в какую-то теплушку и поехали. Помню лишь, когда проезжали Лиду, увидели сидевших на откосе понурив голову лётчиков. Как потом мы узнали, их самолёты были уничтожены прямо на аэродроме, взлететь они не могли, так как бензобаки были вынуты для профилактики.
Прибыли в Минск, дальше поезд не шёл… Здесь я был свидетелем воздушного боя, когда наш истребитель, делая круги над немецким бомбардировщиком, постепенно прижимал его к земле, вынуждая приземлиться. Этот эпизод имел для меня необычное продолжение.
Через несколько лет я пытался попасть во МХАТ и, стоя у входа в театр, спрашивал, нет ли билетика. Вдруг моё внимание привлёк шум, невдалеке от меня назревал скандал. Опираясь на палочку, спиной ко мне стояла молодая девушка, которую я заметил раньше, так как она тоже искала билетик и громко, хлёстко отчитывала стоявшего перед ней спекулянта билетами. Вокруг собралась толпа. Растерявшийся спекулянт поспешил удрать, удовольствовавшись номинальной ценой, а девушка, тяжело дыша от возмущения, осматривалась вокруг и, увидев меня, предложила один из отвоёванных билетов. Когда в гардеробе она сняла плащ, я увидел у неё на груди орденские планки. В антракте разговорились, и оказалось, что она та самая лётчица, которая пилотировала упомянутый истребитель и посадила немецкий самолёт, командиром которого был огромный немец, никак не веривший, что его дожала эта маленькая девчонка. Позже она провела много боёв, была ранена в колено. Нога перестала сгибаться, и, не имея больше возможности летать, она поступила в Монинскую военно-воздушную академию. Вот какие встречи бывают в жизни!
Приехав в Москву, мы сразу же собрались всей группой идти в ополчение и подали заявления. Через пару дней нас зачислили и разместили в школе на Почтовой улице. Мы стали ждать отправки. Здесь со мной произошёл инцидент, способствовавший моему возмужанию. Я был назначен на ночь дежурным по роте и добросовестно отстоял до утра, хотя без привычки качало от усталости. Вдруг узнаю, что меня опять назначили дежурить?! Понимая, что это недоразумение, я обратился к командиру за разъяснением, но тот, не желая разбираться, начал кричать на меня и заявил, что отдаст меня под трибунал. Я спорить не стал, понял, что бесполезно. Часа через два меня всё-таки сменили, а через сутки нас всех распустили, так как вышел приказ Государственного комитета обороны, согласно которому студентов старших курсов направить на оборонные предприятия для работы по специальности. Вскоре ребята разъехались по заводам, а я попросил направить меня по специальности на ремонт танков, мне обещали.
Шли дни, ночами я с ребятами дежурил на крыше общежития во время налёта немцев на Москву, а днём отсыпался. Однажды бомба упала в районе нового здания энергетического института, нас сильно тряхнуло. Вскоре мне вручили направление, и я поехал в Наро-Фоминск на автобронетанковую рембазу №81 Наркомата обороны. Это было в первых числах августа 1941 года. Рембаза располагалась в нескольких километрах от города, имела два цеха, где ремонтировались танки и гусеничные тракторы. Танки приходили прямо с поля боя, горелые, с пробоинами, со следами крови. Их полностью разбирали, сборка шла заново. Затем испытания пробегом, окраска, и танк, как новый, отправлялся на передовую вместе с экипажем, который помогал рабочим собирать машину. Начальником базы был майор Овечкин, высокий, худой, с впалыми щеками и воспалёнными от недосыпания глазами. Человек долга, он не щадил ни себя, ни других, обстановка была как на передовой. В длинной шинели, заложив руку за борт, он, как призрак, постоянно ходил по цехам, всё видел, всех выслушивал, делал скупые замечания, слегка гнусавя, оперативно помогал. Когда он спал – непонятно. Его девизом были слова: единственным оправданием не выполненного тобою задания может быть только твоя смерть. Его боялись, но больше уважали. Он назначил меня заместителем начальника танкового цеха, а позже – диспетчером базы. Как-то я сказал ему, что люди валятся с ног от усталости, надо бы дать отдых. На это он ответил жёстко: «Кто свалится – того в канаву, на его место – другого, там (он показал в сторону фронта) труднее». Он был прав.
Как-то поехал я на отремонтированном танке в испытательный пробег, занял место в командирской башенке, высунув голову наружу. Шли на большой скорости по просёлочной дороге. Вдруг машину сильно тряхнуло на очередном бугорке, крышка люка, соскочив с защёлки, стукнула меня по голове, и я, потеряв на миг сознание, свалился в танк. К счастью, обошлось лишь шишкой на голове, а не будь шлема…
Жил я в общежитии (в бараке) на берегу реки Нары, но бывал там редко, так как в основном ночевал на базе, притулившись где-нибудь на столе или на полу. Запомнились холодные осенние ночи, когда под тонким одеялом всю ночь не мог согреться. Ночные бдения на базе были очень тяжёлыми, всё время на ногах, полуголодный, невыспавшийся. Чтобы как-то скрасить положение, я купил трубку в виде головы Мефистофеля, они в то время продавались в каждом табачном ларьке, и пустил её по цеху. Недели две её круглосуточно курили все по очереди и посмеивались, получилась отлично обкуренная трубка.
Однажды нам сообщили, что в районе высадился немецкий десант. Взяв оружие (я ручной пулемёт), мы расположились в лесу около базы и дежурили всю ночь, но всё обошлось. Однако над нами гудели немецкие бомбардировщики, идущие на Москву, и невыносимо было осознавать собственное бессилие. В начале октября нас предупредили о предстоящей эвакуации.
Наступили холода, у меня ничего не было тёплого. Кто-то мне сказал, что в военном городке одна женщина хочет продать сапоги. Я разыскал её и купил лёгкие хромовые сапожки, которые буквально спасли меня в ту холодную зиму 1941 – 1942 годов. Затем купил ватник, а вскоре достал и брюки, правда, не совсем законным способом. Однажды мимо базы проезжала автомашина, доверху гружёная тёплым солдатским обмундированием. Увидев её, один из рабочих обратился ко мне: «Вон лежат твои брюки, бери, а то поздно будет». Я стал отнекиваться, но меня подняли на смех. Тогда я догнал машину и ухватил первые попавшиеся брюки. Трудно представить, что бы я без них делал, хотя они оказались немного тесноваты. Таким образом, я худо-бедно, но экипировался. Вид у меня был почти военный, на голове шлем танкиста, остальное солдатско-офицерское. На следующий день, 15 октября, получили команду грузиться, и ночью эшелон тронулся на Москву. Эвакуация базы длилась несколько дней, немцы были рядом. Как я узнал позже, при обстреле базы погиб майор Овечкин, очень жаль, это был настоящий командир.
Утром мы прибыли в Москву. Узнав, что эшелон простоит часа три, я отправился в общежитие в Лефортово. В корпусе было безлюдно, большинство студентов разъехалось. Поднимаюсь на четвёртый этаж и стучу в комнату Татьяны. Дверь открывается – в комнате Татьяна, Мария (её сестра) и подруга. Обсуждают, что делать. Эти дни были днями массовой эвакуации предприятий. Времени на размышления не было, я предложил ехать со мной, и через час мы уже вчетвером с чемоданами, узлами и даже с тазиком, обливаясь потом, шли к Сортировочной.
Разместились в теплушке на верхних нарах, как говорят, в тесноте – да не в обиде. Вскоре нас перегнали на Киевский вокзал, и там мы попали под бомбёжку. Мы, пытаясь определить, с какой стороны они упадут, подлезали под вагоном на более «безопасную» сторону. Они упали метров за сто от нас, хотя было впечатление, что они летят прямо в затылок. Ощущение неприятное, но паники не было. Затем было многодневное путешествие на Урал с длительными остановками, с ночными дежурствами на платформах с танками, с тяжёлыми вестями с фронта…
Вначале нас отправили в Саракамыш, затем в Кунгур и, наконец, в Глазов Удмуртской АССР, где мы и осели. Двадцать человек разместилось в комнате площадью 40 кв. метров деревянного дома, разгороженной простынями. Утром я отправился на работу в механические мастерские, в которых нам предстояло срочно разместить оборудование и начать ремонт танков. Стояли крепкие морозы, и работать было очень трудно. Но опытные мастера всё предусмотрели и захватили с собой инструмент, приспособления, запчасти. Трудно было с питанием, а тем более с куревом. Иногда вечером ходили на станцию и получали тарелку горячего супа заодно с пассажирами очередного остановившегося эшелона. Однажды я решил отнести тарелку супа домой, дорогой поскользнулся, упал на спину, но умудрился, держа тарелку на вытянутых руках, не расплескать драгоценную влагу. Вскоре мы с Таней и Марусей получили ордер на комнату в квартире одинокой женщины, но прожили там всего несколько дней. В первых числах января 1942 года я получил повестку в военкомат. Мне сообщили, что в Ижевске начал учебный год наш Бауманский институт, и есть указание направлять туда старшекурсников. Через день мы ехали в кузове старенького грузовика, укутавшись во что попало и замерзая до костей. Переночевав где-то в деревне, к вечеру добрались до места.
Институт размещался в двух корпусах. Против одного из них в деревянном двухэтажном домике жил мой приятель по московскому общежитию Николай Белуха с другом. Кстати, после войны Николай пошёл по партийно-комсомольской линии и достиг высокого поста второго секретаря ЦК КПСС Латвии.
Мы с благодарностью приняли предложение Николая и поселились в его комнате 12 кв. метров впятером. Страшно вспомнить условия… Наша комната отделялась от второй, в которой жила семья хозяина, не доходящей до потолка перегородкой. С питанием было тяжело. Ходили через весь город на рынок в столовую, где можно было взять так называемый суп. Брали по пять-шесть тарелок, сливали воду и получали немного густоты. И так несколько раз. Ночью часто бегали, вспоминая этот суп. Со временем в студенческой столовой стало получше, особенно когда туда устроилась работать Мария, которая по возможности подкармливала нас. Но до этой столовой было час хода. Это расстояние за один рывок, в сильный мороз, да в нашей одежонке, преодолеть было невозможно, поэтому иногда на полпути стучались в дверь любого дома и просились погреться. На наше счастье во дворе института были свалены дрова, так как в корпусе было печное отопление, и мы ночью понемногу воровали их и топили свою печку.
Очень удручающе подействовало появление на нашей одежде вшей. Принимали энергичные меры, всю одежду прожаривали в печи. В то время вши были грозным врагом, поэтому в Москве и в других городах на вокзалах были созданы санпропускники, где люди, приезжавшие в город, могли помыться, остричься и обработать одежду.
Столовая не могла нас накормить, вечером все хотели есть. Собрав свои жалкие пожитки, мы с Татьяной отправились с санками в деревню, километров за 15, попытаться выменять картошку. Дорога шла через красивый сосновый лес, был солнечный морозный день. Но наша лёгкая одежонка и пустые желудки не располагали к любованию. Обмен шёл туго, в деревнях уже всем отоварились. По-русски говорили плохо, поэтому торговаться было бесполезно. Поздно вечером измученные, промёрзшие, с небольшим мешком картошки мы вернулись домой.
Для меня и ребят было ещё одно испытание – табачный голод. Вначале было терпимо, так как у хозяина в сарае была свалена куча папиросных окурков, которые приносила жена хозяина, работавшая уборщицей в учреждении. Мы потрошили окурки и крутили сигареты. Но скоро эти запасы иссякли. Изредка на рынке удавалось купить стакан самосада. Были случаи, когда я, будучи в институте, не шёл на лекцию, а ходил по коридорам и, увидев идущего с папиросой, пристраивался ему «в хвост» и жадно вдыхал «отработанный» дым. Но были люди, которые на этом делали бизнес. У нас в группе был студент Сутцкевер, до Ижевска побывавший в Ташкенте и прихвативший оттуда по дешёвке чемодан табака. Табак был им пущен в продажу по высокой цене. О таких говорили – кому война, а кому и мать родная. Мы его презирали и думали, что придёт время и ему припомнят… Но всё оказалось не так. После войны этот тип, волею судеб, оказался в моём подчинении, и в моей власти было его уволить или, по крайней мере, придать гласности его спекуляции, но я к тому времени остыл и махнул рукой на прошлое. Такова жизнь! И в таких условиях надо было учиться, слушать лекции, чертить проекты, сдавать экзамены. Но, кроме того, надо было ещё и работать. И я поступил в конструкторское бюро при институте, которым руководил известный специалист в области танкостроения профессор Михаил Константинович Кристи. Днём учился, а с 4 часов работал. Обстановка была деловая, товарищеская. Кристи не только руководил работой, но и угощал нас самодельными сигаретами из хвои с добавками табака, аромат стоял, как в лесу. Работа в КБ была для меня хорошей школой.
В апреле Таню в Ижевске разыскал её дядя, после разговора с которым она решила ехать к маме в Пены, под Курск, немцы были уже близко. Наступила весна. Дни летели в постоянных заботах и в ожидании сводок Совинформбюро. Каждое сообщение о наших успехах, а их, к сожалению, было немного, вызывало радость и подъём, а отступление воспринималось уже как временное явление, росла вера в нашу победу. Поражала жестокость немцев. Русские всегда были гуманными, даже с врагами, соблюдали принятые общечеловеческие принципы ведения войны.
Итак, зачёты и экзамены позади. Предстояла преддипломная практика. Я поехал на один из заводов в Свердловск и принял участие в доводке и испытаниях одной из первых артиллерийских установок, что соответствовало теме моего дипломного проекта. Не обошлось без казуса. Однажды мы поехали на ходовые испытания. День был солнечный тёплый. Во время краткого отдыха на опушке леса я снял своё видавшее виды пальто и бросил его на броню. Через некоторое время я почувствовал запах гари. Смотрю, а от моего пальто идёт дым – оказывается, я его бросил на раскалённую выхлопную трубу, в результате чего выгорела половина рукава и часть спины.
С питанием было по-прежнему туго. Как-то мне зав. столовой (с подачи Марии) предложил съездить в город Глазов за сыром для столовой. Поехали, в дороге часто останавливались, чтобы подбросить чурок в газогенератор машины. Получили сыр, упакованный в ящики, и поехали. Вскоре нас остановил идущий навстречу мужчина, показывающий жестами сдать назад. Оказывается, мы потеряли ящик. Развернулись, проехали немного и увидели толпу, охраняющую разбитый ящик с головками сыра. Очень порядочный народ, ни у кого не было попытки взять себе дорогую находку.
В качестве платы за мою командировку я получил целую головку сыра, это был для нас настоящий праздник, который мы растянули на целую неделю.
Над дипломным проектом я работал упорно, помогла работа в КБ и поездка в Свердловск. Приближалась защита. Здесь возникло затруднение – мне нечего было надеть, всё износилось. К счастью, проф-ком института выделил мне ордер на отрез, и я заказал себе костюм синего цвета, по сегодняшним меркам – уценённый товар, а тогда он мне казался пределом мечтаний. Защита прошла отлично, я, по отзывам ребят, совсем не волновался и «смотрелся» как инженер. Это было 21 сентября 1942 года. Получив диплом, я по распределению поехал в Мытищи с заездом на одни сутки в Вольск. Мария осталась в Ижевске, Таня изредка писала, она была в армии вольнонаёмной, работала чертёжницей в управлении части инженерных войск.
Автор: Анатолий Петрович Абрамов
